Максим Горький и «окаянные дни» Как писатель встретил две революции 1917 года . Валерий Бурт

0
3487

В 1917-м Максиму Горькому было 49 лет. Он уже стал всемирно известным писателем, автором многочисленных романов, повестей, пьес. Но литература была не единственной страстью. Его влекла политика. Еще с начала ХХ века, когда он познакомился с Лениным и вступил в ряды РСДРП…

Во время Первой русской революции Горький помогал восставшим: давал деньги на оружие, в его квартире был штаб, там хранились ручные гранаты, револьверы, изготавливались бомбы. Он радостно восклицал: «Пусть сильнее грянет буря!»

В результате Горький был заключен в одиночную камеру Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Однако томиться в неволе ему пришлось недолго — уже через месяц, благодаря заступничеству известных писателей, Алексей Максимович был освобожден.

Они не только часто встречались с Лениным – говорили о политике, размышляли о судьбах России, но и вместе проводили досуг: ходили в музеи, театры. Удили рыбу и играли в шахматы. Одна из партий (1908 года) даже зафиксирована в истории. Ленин тогда получил от Горького мат…

Шло время. Пути их разошлись. После Октября 1917 года писатель стал противником большевиков. Он писал Ильичу нелицеприятные письма – «искоренять полуголодных стариков-ученых, засовывая их в тюрьмы, ставя под кулаки обалдевших от сознания власти своей идиотов, — это не дело, а варварство». Заступался за литераторов, ученых, возмущался жестокостями, беззакониями, творимыми новой властью…

Впрочем, я забежал вперед, а потому возвращаюсь в начало 1917 года. В то время Горький жил в Петрограде со своей гражданской женой Марией Андреевой. Они снимали большую квартиру на Кронверкском проспекте, 23, в доходном доме Евгении Барсовой.

Горький выглядел значительно старше своих лет. Это был высокий, массивный человек с обвислыми рыжими усами, постриженный под «бобрик». Он беспрерывно курил и столь же часто кашлял. Впрочем, был как всегда энергичен.

Зимой 17-го – еще до Февральской революции — Горький занимался подготовкой издания новой газеты. Он обратился к видным русским литераторам, стремясь привлечь их к сотрудничеству. Написал, в частности, Бунину: «Дорогой Иван Алексеевич! Позвольте просить Вас о сотрудничестве с газетой «Луч». Скажу только, что газета обещает быть вполне приличной и литературной. Условия — какие Вам угодно. Был бы очень счастлив, если б Вы дали стихов или маленький рассказик…»

Замыслам Горького не суждено было сбыться. По его же словам, «газета «Луч» не вышла в свет по силе каких-то сложных и темных препятствий».

После Февральской революции Горький активно включился в общественную работу – вошел в состав Особого совещания по делам искусства, участвовал в учреждении двух обществ – «Памяти декабристов» и «Дома-музея памяти борцов за свободу».  При содействии Горького была создана «Лига социального воспитания», открылся городской Дом ученых.

Крушение самодержавия писатель встретил с осторожным оптимизмом, заметив, что это лишь первый успех, «и прежде всего мы обязаны одержать победу над собственными иллюзиями». Для сравнения — событиям 1905 года Горький буквально аплодировал: «Итак – началась русская революция /…/ Убитые – да не смущают – история перекрашивается в новые цвета только кровью».

Горький стал старше, мудрее.

Если в первой революции он видел результат колоссального общественного подъема, то события Февральской представлялись ему стихийным взрывом, бунтом толпы.

Писатель скептически относился к целям и лозунгам восстания, считал их невыполнимыми. Помятуя высказывание французского психолога и социолога Гюстава Лебона: «Из всех ошибок, порожденных историей, самая гибельная та, ради которой пролилось без пользы всего больше крови и произведено всего больше разрушений; эта ошибка — мысль, что всякий народ может изменить свои учреждения по своему желанию. Все, что он может сделать — это изменить названия, дать новые имена старым понятиям».

Однако повсюду в России царило ликование, появилась наивная уверенность, что после свержения ненавистного царя неминуемо начнется новая, счастливая жизнь. Эти взгляды и мнения насаждались в прессе. Те же, кто думали иначе, высказывали пессимистические прогнозы, на страницы газет и журналов не допускались. Получалось, что едва отменная Временным правительством цензура снова проявила себя, хотя и в ином обличье…

В то же время Февральские события интеллигенция встретила по-разному. Владимир Короленко радовался, что революция «разметала твердыню самодержавия». Александр Блок тоже воодушевился – ему казалось, что народная стихия способна не только разрушить прежний мир, но и перестроить его.

Верил в будущее России и Александр Куприн: «Нет, не осуждена на бесславное разрушение страна, которая вынесла на своих плечах более того, что отмерено судьбою всем другим народам. Вынесла татарское иго, московскую византийщину, пугачевщину, крепостное бесправие, ужасы аракчеевщины и николаевщины…»

Зинаида Гиппиус надеялась лишь поначалу: «В толпе, теснящейся около войск, по тротуарам, столько знакомых, милых лиц, молодых и старых…» Но эйфория быстро улетучилась, и Временное правительство, на которое возлагалось столько надежд, оказалось лишь до поры, до большевистского времени. «Керенский — вагон, сошедший с рельс, — язвила Гиппиус. — Вихляется, качается, болезненно, и — без красоты малейшей. Он близок к концу, и самое горькое, если конец будет без достоинства».

У Надежды Тэффи иллюзии растаяли, как зыбкий февральский снег: «Революция — рев и свист. Выскочило подполье. Сбило с ног. Пляшет». Но это были еще «цветочки». Когда нагрянул октябрь семнадцатого, Тэффи ужаснулась. И заторопилась прочь из России…

Иван Бунин был, пожалуй, близок по восприятию событий Горькому. Он тревожился, предчувствуя дальнейшие испытания. И не ошибся – скоро настали «Окаянные дни»: «Улицы были захламлены бумагой, грязью, навозом, шелухой от семечек. Круглые окна многих домов были заложены бумагой. На всех углах города солдаты и проститутки вели себя с «революционной непринужденностью…»

Горький, несогласный ни с правыми, ни с левыми, не нашел трибуну для выражения своих, мягко говоря, неординарных мыслей, названных им самим «несвоевременными». Но в мае 1917 года начался выпуск «Новой жизни», органа социал-демократов-интернационалистов, в основном меньшевистского толка. В газете писатель стал, выражаясь языком советского времени, автором «передовых» статей, то есть актуальных материалов на злобу дня (сегодня таких журналистов — ведущих рубрик, разделов — именуют колумнистами).

В первом номере «Новой жизни» Горький в статье «Революция и культура» писал, что старая власть «была бездарна, но инстинкт самосохранения подсказывал ей, что самым опасным врагом ее является человеческий мозг… и вот, всеми доступными ей средствами, она старается затруднить или исказить рост интеллектуальных сил страны… Наследство, оставленное революции монархией, — ужасно».

Писатель призывал «дружно взяться за работу всестороннего развития культуры, — революция разрушила преграды на путях к свободному творчеству, и теперь в нашей воле показать самим себе и миру наши дарования и таланты, наш гений…» Лишь искусство, по мнению Горького, «открывает в человеке общечеловеческое, соединяет нас».

«Несвоевременные мысли» Горького, которые регулярно публиковались на страницах «Новой жизни», — глубокие, ясные, приправленные зоркими наблюдениями.

Писатель считал, что политика – почва, на которой быстро и обильно разрастается чертополох ядовитой вражды, бесстыдной лжи, клеветы, болезненных честолюбий, неуважения к личности.

Он как в воду глядел – люди очень скоро ожесточились, убийство, если было мотивировано идеологическими разногласиями, обострением «классовой борьбы», уже не считалось преступлением.

Горький констатировал, что «мы переживаем тревожное, опасное время, — об этом с мрачной убедительностью говорят погромы… дикие выходки солдат на станциях железных дорог и целый ряд других фактов распущенности, обалдения, хамства».

Был ли выход из этого мрака?

Горький считал, что «художник должен вторгнуться в хаос настроения улицы». По мнению писателя, Отечество чувствовало бы себя в меньшей опасности, если бы в ней было больше культуры.

Но откуда ей взяться в России, если великая масса людей была неграмотна, забита?! Веками над ними издевались, пригибали к земле. Они боялись и рта раскрыть… Революция не только освободила от гнета миллионы крестьян, рабочих, солдат, но и разбудила в них зверя. Вырвались наружу его звериные инстинкты: этим людям было плевать — в прямом смысле — на все! Под красными знаменами революции они чинили расправу не только над бывшими угнетателями, но и над теми, кто богаче, умнее или просто глядел косо. Свобода! Свобода, мать вашу!

Горький был настоящим рыцарем — добрым, милосердным. Но — поразительно наивным. Он повторял, как заклинание: культура, культура! Только она спасет Россию!

Писатель протестовал против унижения царской семьи, призывал прекратить бесчинства, остановить расхищение произведений искусства, закончить страшную, кровопролитную войну.

Ему противна была так называемая «свободная пресса»: «Сцепившись друг с другом, газеты катаются по улицам клубком ядовитых змей, отравляя и пугая обывателя злобным шипением своим».

Хотя Горький поднимал актуальные, злободневные проблемы, поддержали его немногие. Зато тех, кто ополчился на писателя, было хоть отбавляй. Его обвиняли во многих грехах, в том числе, в «пораженчестве». Дальше всех зашла петроградская газета «Живое слово», причислившая Горького к «германской агентуре».

…В огромной квартире писателя – там было 11 комнат! – кроме него и Андреевой, обитали родственники, знакомые Алексея Максимовича, просто приживалы. Всего до 30-ти душ! Впрочем, ничего удивительного – знаменитый хозяин был участлив, сентиментален, мог приютить любого, пришедшего с улицы, если тот пришелся ему по душе.

В квартиру на Кронверкском проспекте приходили к хозяину поболтать, излить душу, пожаловаться на жизнь литераторы, художники, академики, профессора, бывшие графы, князья, светские дамы. Здесь ели, пили, танцевали, пели, играли в лото, карты…

Горький жил в большой комнате, уставленной стеллажами с книгами. По утрам он, одетый в старый пиджак, забрызганный чернилами до локтей, усевшись в китайское раскидное кресло, работал. Закрывал дверь, отгораживался от шума и бедлама, погружался в облака табачного дыма и писал – раздумчиво, аккуратно, крупными буквами…

В октябре 1917 года «Новая жизнь» оказалась в курсе, что большевики готовят выступление. Горький выступил с обличительной статьей, которая должна была с одной стороны заставить Временное правительство принять действенные меры, всколыхнуть общественность, с другой – остановить Ленина и его соратников: «На улицу выползет неорганизованная толпа, плохо понимающая, чего она хочет, и, прикрываясь ею, авантюристы, воры, профессиональные убийцы начнут «творить историю русской революции».

Но глас вопиющего «Буревестника» не был услышан, и большевики захватили власть. Ему бы радоваться – ведь Ленин его старый приятель, если заглянуть в Смольный, он наверняка примет его по старой памяти, нальет чайку и, хитро прищурившись, улыбнется: «Ну-с, батенька, с кем вы пойдете дальше? С нами или…»

Но Горький не собирается на пир победителей. Более того, в статье «К демократии», опубликованной после прихода большевиков к власти, он демонстрирует открытую неприязнь к ним: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти… Слепые фанатики и бессовестные авантюристы сломя голову мчатся якобы по пути к «социальной революции» — на самом деле это путь к анархии, к гибели пролетариата и революции».

«Новая жизнь» каким-то чудом, несмотря на то, что стала ядром оппозиции, дожила до июля 1918 года. Она, устами Горького и других авторов, протестовала, кричала, возмущалась. Но дни газеты были сочтены…

Когда издание закрыли, Горький пытался апеллировать к Ленину, но – безуспешно. «Конечно, «Новую жизнь» нужно закрыть, — говорил вождь пролетариата в приватной беседе. — При теперешних условиях, когда нужно поднять всю страну на защиту революции, всякий интеллигентский пессимизм крайне вреден. А Горький — наш человек… Он слишком связан с рабочим классом и с рабочим движением, он сам вышел из «низов». Он, безусловно, к нам вернется».

Ленин оказался прав – писатель начал сотрудничать с Советской властью. По инициативе Горького был открыт «Дом искусств» — прообраз писательского профсоюза, при его участи возникла Центральная комиссия по улучшению быта ученых. Благодаря писателю появилось издательство «Всемирная литература».

Однако Горький продолжал остро и безбоязненно полемизировать с Лениным. Гневался, почему так грубо и презрительно обращается новая власть с интеллигенцией, отчего бросала без разбора в тюрьмы известных ее представителей.

Он высказывал мысли, вроде не столь тонкие и новые, но отчего-то «не схваченные» большевиками: «Ученый человек ныне для нас должен быть дороже, чем когда-либо, именно он, и только он, способен обогатить страну новой интеллектуальной энергией, он разовьет ее… В России мозга мало, у нас мало талантливых людей и слишком — слишком! — много жуликов, мерзавцев, авантюристов. Эта революция наша — на десятки лет; где силы, которые поведут ее достаточно разумно и энергично?»

«Приручить» Горького Ленину не удавалось. Упрятать за решетку было невозможно, ведь он — светоч, великий русский писатель, к тому же бывший соратник. И Ленин лукаво посоветовал Алексею Максимовичу поехать за границу — лечиться. На самом деле Ильич предупреждал, вроде бы в шутку: «Уезжайте! А не то мы вас вышлем».

И Горький внял совету бывшего друга. Тем более, накануне в очередной раз содрогнулся от ужаса – был расстрелян, несмотря на его заступничество, блестящий талант Николай Гумилев. Может, и подумал Алексей Максимович: «А так и до меня самого дело дойдет…»

А в 1924 году Горький опубликовал очерк «В.И. Ленин», в котором славил вождя: «Он — политик. Он в совершенстве обладал тою четко выработанной прямолинейностью взгляда, которая необходима рулевому столь огромного, тяжелого корабля, каким является свинцовая крестьянская Россия… И не было человека, который так, как этот, действительно заслужил в мире вечную память».

 

Специально для «Столетия»

 

Статья опубликована в рамках проекта на средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведённого «Союзом пенсионеров России».